Кочевник возит с собой только те вещи, которые обеспечивают контроль над пространством и движущимся по тундре стадом. Все остальное он производит и получает по ходу и на ходу. Дело не только в том, что в караване (и тем более в легковой нарте) не должно быть ничего лишнего ввиду естественных лимитов тягловой силы оленя или крепости нарты, но и в своеобразии связки инструмент–ресурс: в кочевых технологиях эффективность инструмента достигается за счет пространственного маневра. Например, манипуляция разного рода «веревками» (от аркана до подвязок) позволяет контролировать стадо, «сматывать и разматывать» кочевье. Набором «веревок» кочевник, как сетью, охватывает и обуздывает пространство с его ресурсами. Динамика дает возможность осваивать максимум ресурсов минимумом инструментов, более того, регулировать потребление усилением и ослаблением этой «узды». Мобильность вещей предполагает их ситуативную и функциональную сменность: например, на Ямале зимние нарты плохо идут по весенним проталинам, и, если оленевод вовремя не сменит их на летние, он рискует не дойти до летних пастбищ.
В вещах кочевников выражено стремление придать изготовляемой вещи свойства живого организма. Этот принцип техноанимации можно считать ключевым в этнодизайне арктических кочевников (как и других народов Северной Евразии, которым в древности был присущ «скелетный» или «рентгеновский» стиль в искусстве). Например, некоторые узлы нарт (например, копылья) похожи на суставы. Благодаря прочным и гибким естественным крепежам (ремням, клиньям и др.) они приобретают качества «живого движения». Передвижное жилище тоже обладает некоторыми чертами живого организма: его остов выполняет опорно-центрирующие функции скелета; оно «толстеет» (по числу шестов и размерам нюков), когда семья разрастается и богатеет, и «худеет», когда семья уменьшается и бедствует.